Неточные совпадения
Она увидела, что идет домой, когда
прошла уже ворота Пажеского корпуса, взяла извозчика и приехала счастливо, побила у двери отворившего ей Федю, бросилась
к шкапчику, побила высунувшуюся на шум Матрену, бросилась опять
к шкапчику, бросилась в комнату Верочки, через минуту выбежала
к шкапчику, побежала опять в комнату Верочки, долго оставалась там, потом пошла по комнатам, ругаясь, но бить было уже некого: Федя бежал на грязную лестницу, Матрена, подсматривая в щель Верочкиной комнаты, бежала опрометью, увидев, что Марья Алексевна поднимается, в кухню не попала, а очутилась в спальной под
кроватью Марьи Алексевны, где и пробыла благополучно до мирного востребования.
Он не обедал в этот день и не лег по обыкновению спать после обеда, а долго
ходил по кабинету, постукивая на ходу своей палкой. Когда часа через два мать послала меня в кабинет посмотреть, не заснул ли он, и, если не спит, позвать
к чаю, — то я застал его перед
кроватью на коленях. Он горячо молился на образ, и все несколько тучное тело его вздрагивало… Он горько плакал.
Однажды я заснул под вечер, а проснувшись, почувствовал, что и ноги проснулись, спустил их с
кровати, — они снова отнялись, но уже явилась уверенность, что ноги целы и я буду
ходить. Это было так ярко хорошо, что я закричал от радости, придавил всем телом ноги
к полу, свалился, но тотчас же пополз
к двери, по лестнице, живо представляя, как все внизу удивятся, увидав меня.
Доктор,
пройдя первую комнату, кликнул вполголоса Арапова и Персиянцева; никто не отзывался. Он нащупал араповскую
кровать и диван, — тоже никого нет. Розанов толкнул дверь в узенький чуланчик. Из-под пола показалась светлая линия. Наклонясь
к этой линии, Розанов взялся за железное кольцо и приподнял люк погреба. Из творила на него пахнуло сыростью, а трепетный свет из ямы в одно мгновение погас, и доктора окружила совершенная тьма и сверху, и снизу, и со всех сторон.
Мы по-прежнему
ходили к нему всякий день и видели, как его мыли; но сначала я смотрел на все без участья: я мысленно жил в спальной у моей матери, у
кровати больной.
…Всю ночь — какие-то крылья, и я
хожу и закрываю голову руками от крыльев. А потом — стул. Но стул — не наш, теперешний, а древнего образца, из дерева. Я перебираю ногами, как лошадь (правая передняя — и левая задняя, левая передняя — и правая задняя), стул подбегает
к моей
кровати, влезает на нее — и я люблю деревянный стул: неудобно, больно.
— Вы… вы с ума
сошли! Вы не смеете… — Она пятилась задом — села, вернее, упала на
кровать — засунула, дрожа, сложенные ладонями руки между колен. Весь пружинный, все так же крепко держа ее глазами на привязи, я медленно протянул руку
к столу — двигалась только одна рука — схватил шток.
Я поднялся
к себе, открыл свет. Туго стянутые обручем виски стучали, я
ходил — закованный все в одном и том же кругу: стол, на столе белый сверток,
кровать, дверь, стол, белый сверток… В комнате слева опущены шторы. Справа: над книгой — шишковатая лысина, и лоб — огромная желтая парабола. Морщины на лбу — ряд желтых неразборчивых строк. Иногда мы встречаемся глазами — и тогда я чувствую: эти желтые строки — обо мне.
Венсан и Александров каждый вечер
ходили в гости друг
к другу; сегодня у одного на
кровати, завтра — у другого. О чем же им было говорить с тихим волнением, как не о своих неугомонных любовях, которыми оба были сладко заражены: о Зиночке и о Машеньке, об их словах, об их улыбках, об их кокетстве.
Александров подсел на
кровать к Жданову; так они каждый день
ходят друг
к другу в гости.
В этом удобном состоянии духа она приехала домой,
прошла ряд пустых богатых покоев, разделась, легла в постель и, почувствовав, что ей будто холодно, протянула руку
к пледу, который лежал свернутый на табурете у ее
кровати.
Во всяком случае лозищане подумали, что видят перед собой американского дворянина или начальника. Но мистер Борк скоро
сошел по витой лесенке сверху, куда он успел отвести Анну, и подвел лозищан
к кровати совсем рядом с этим важным барином.
— Нечего"финиссе"… или уж по-французски заговорил! Уж что было, то было… Вон он и на кровати-то за покойника лежал! — вдруг указал Прокоп на добродушнейшего старичка, который,
проходя мимо и увидев, что собралась порядочная кучка беседующих, остановился и с наивнейшим видом прислушивался
к разговору.
…Наталья проснулась скоро, ей показалось, что её разбудили жалость
к матери и обида за неё. Босая, в одной рубахе, она быстро
сошла вниз. Дверь в комнату матери, всегда запертая на ночь, была приоткрыта, это ещё более испугало женщину, но, взглянув в угол, где стояла
кровать матери, она увидала под простыней белую глыбу и тёмные волосы, разбросанные по подушке.
Боже мой, как я ослабел! Сегодня попробовал встать и
пройти от своей
кровати к кровати моего соседа напротив, какого-то студента, выздоравливающего от горячки, и едва не свалился на полдороге. Но голова поправляется скорее тела. Когда я очнулся, я почти ничего не помнил, и приходилось с трудом вспоминать даже имена близких знакомых. Теперь все вернулось, но не как прошлая действительность, а как сон. Теперь он меня не мучает, нет. Старое
прошло безвозвратно.
Не
прошло и двух минут, как, надев сапоги и халат, я уже тихонько отворял дверь в спальню матери. Бог избавил меня от присутствия при ее агонии; она уже лежала на
кровати с ясным и мирным лицом, прижимая
к груди большой серебряный крест. Через несколько времени и остальные члены семейства, начиная с отца, окружили ее одр. Усопшая и на третий день в гробу сохранила свое просветленное выражение, так что несловоохотливый отец по окончании панихиды сказал мне: «Я никогда не видал более прекрасного покойника».
Часа два спустя, однако ж, когда в доме все огни были погашены и все окончательно угомонилось, тетя Соня накинула на плечи кофту, зажгла свечку и снова
прошла в детскую. Едва переводя дух, бережно ступая на цыпочках, приблизилась она
к кровати Верочки и подняла кисейный полог.
Прочитав другой раз, девушка опять на цыпочках подошла
к своей
кровати и улеглась в постель; но не
прошло четверти часа, она снова встала и принялась будить Татьяну Ивановну, которая, будто спросонья, открыла глаза.
С товарищами по общежитию Славянов-Райский держался надменно и был презрительно неразговорчив. По целым дням он лежал на
кровати, молчал и без перерыва курил огромные самодельные папиросы. Иногда же, внезапно вскочив, он принимался
ходить взад и вперед по зале, от окон
к дверям и обратно, мелкими и быстрыми шагами. И во время этой лихорадочной беготни он делал руками перед лицом короткие негодующие движения и отрывисто бормотал непонятные фразы…
Яков Иваныч с лампочкой
прошел к себе в комнату и вытащил из-под
кровати сундучок, в котором держал расхожие деньги.
Два месяца
прошло. Во тьме ночной,
На цыпочках по лестнице ступая,
В чепце, платок накинув шерстяной,
Являлась
к Саше дева молодая;
Задув лампаду, трепетной рукой
Держась за спинку шаткую
кровати,
Она искала жарких там объятий.
Потом, на мягкий пух привлечена,
Под одеяло пряталась она;
Тяжелый вздох из груди вырывался,
И в жарких поцелуях он сливался.
Она его всем своим холодным корпусом замещала, и я с особой усладой тайного узнавания прижималась
к ней стриженым, горячим от лета, затылком, читая Валерии вслух запрещенные матерью и поэтому Валерией разрешенные — в руки данные — «Мертвые Души», до которых — мертвецов и душ — так никогда и не дочиталась, ибо в последнюю секунду, когда вот-вот должны были появиться — и мертвецы и души — как нарочно слышался шаг матери (кстати, она так никогда и не вошла, а всегда только, в нужную минуту — как по заводу —
проходила) — и я, обмирая от совсем уже другого — живого страха, пихала огромную книгу под
кровать (ту!).
— Да помереть мне, с места не вставши, коли такого дельца я не состряпаю, — весело вскрикнула Фленушка. — А ты, Настенька, как Алешка придет
к тебе, — прибавила она, садясь на
кровать возле Насти, — говори с ним умненько да хорошенько, парня не запугивай… Смотри, не обидь его… И без того чуть жив
ходит.
— Не разберешь, — ответила Фленушка. — Молчит все больше. День-деньской только и дела у нее, что поесть да на
кровать. Каждый Божий день до обеда проспала, встала — обедать стала, помолилась да опять спать завалилась. Здесь все-таки маленько была поворотливей. Ну, бывало, хоть
к службе
сходит, в келарню, туда, сюда, а дома ровно сурок какой.
На другой день я встал чуть свет. Майданов лежал на
кровати одетый и мирно спал. Потом я узнал, что ночью он дважды подымался
к фонарю,
ходил к сирене, был на берегу и долго смотрел в море. Под утро он заснул. В это время в «каюту» вошел матрос. Я хотел было сказать ему, чтобы он не будил смотрителя, но тот предупредил меня и громко доложил...
В этой спальне
прошла ее замужняя жизнь. Все в ней было ее, данное за ней из родительского дома. Обе ореховые
кровати, купленные на ярмарке в Нижнем у московского мебельщика Соловьева с «Устретенки», как произносила ее мать; вот это трюмо оттуда же; ковер, кисейные шторы, отделка мебели из «морозовского» кретона, с восточными разводами… И два золоченых стульчика в углу около пялец…
К пяльцам она не присаживалась с тех пор, как вышла замуж.
Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из-за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что́ делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел
к больному, а,
пройдя мимо его, присоединился
к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни,
к высокой
кровати под шелковыми занавесами.
Наташа не помнила, как
прошел этот день, ночь, следующий день и следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв
к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла.
Кровать скрипнула, Наташа открыла глаза. Графиня сидела на
кровати и тихо говорила.